Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн

О том, что мы отныне старшеклассницы, что это очень хорошо, почетно и ответственно, мы услыхали от нашего нового преподавателя русского языка, Василия Дмитриевича Лапшина (сокращенно его зовут Лапша). Мы уже раньше знали – это знает весь институт! – что Лапша очень любит, просто обожает произносить торжественным голосом пышные речи на разные темы, по всякому поводу и даже без особо важного повода.

Сегодня Лапша впервые знакомится с нами. До сих пор мы были мелюзга, младший класс, и русский язык преподавала у нас учительница.

Молча, сосредоточившись, прежде чем начать говорить, Лапша стоит перед нами во всей своей красе. Он человек неопределенного возраста. Лицо у него выцветшее, словно Лапшу долго держали в сундуке, забыв посыпать нафталином, и моль основательно поела его, даже бородку пощипала и обесцветила. В общем, внешность у Лапши неувлекательная, фигура хлипкая. В пьесе Островского «Лес» об одном персонаже говорится: «Злокачественный мужчина», – вот такой и Лапша.

Лапша начинает говорить. Речь как речь, но произносит он ее проникновенным голосом и, вероятно, для пущей торжественности рубит фразы на отдельные многозначительные куски.

– Поздравляю вас, уважаемые госпожи, с переходом в старшие классы…

Мы очень обрадовались тому, что мы уже не просто «дети» или даже «медамы», как называли нас до этих пор «синявки» и учительницы, а «уважаемые госпожи»! Мы весело зашумели. Но Лапша поднимает указательный палец – он еще не кончил своей речи и просит тишины. Мы смолкаем, и Лапша продолжает свое рубленое красноречие:

– …и желаю вам – от всей души – сил, здоровья, успехов и удач на вашем жизненном пути…

И так далее. И тому подобное.

Когда красноречие Лапши наконец иссякает, мы встаем в своих партах, делаем реверанс («макаем свечкой», как это называют приготовишки и первоклашки) и жужжим хором, почти не разжимая губ, очень вежливо и приветливо:

– Бз-з-зум-бзум-бзум! Бз-з-зум-бзум-бзум!

Этот обряд вежливости тоже очень давний и почитаемый в нашем институте. Он всегда производит прекрасное впечатление на всякое начальство. Когда хором, с изысканной вежливостью, окунаясь в глубокий реверанс, весь класс зудит это идиотское «бзум-бзум-бзум!», всякому ясно, что мы удивительно благовоспитанные «уважаемые госпожи» и растроганно благодарим нашего любимого наставника за его внимание и за глубокую мудрость его поучений.

В старших классах все преподаватели – мужчины. Иные ученицы этим даже гордятся: вот, значит, мы взрослые! Такие ученицы даже говорят про младшие классы пренебрежительно: «Ну, это у малышей, там бабы преподают…» Кто преподает лучше, мужчины или «бабы», нам пока сказать трудно. Если сравнивать Лапшу с той учительницей, что преподавала у нас в младших классах, Анной Дмитриевной Волковой, то у нее на уроке было гораздо интереснее, чем у него. Она преподавала горячо, она любила свой предмет, и это, конечно, передавалось и некоторым ученицам. Некоторым, не всем, потому что, например, в таких тупых, раскормленных телят, как Меля Норейко и ей подобных, никакой учитель, будь он хоть сам Пушкин, не заронит даже малую искорку любви к литературе и родному языку!

Меле как раз очень понравился Лапша. Она предпочитает его нашей учительнице Анне Дмитриевне Волковой!

– Он хоть смешьной, и на том спасибо! А Волкова – шьто? Варьятка![3] Как начнет завывать: «Под большим шатром голубых небес, – вижу, даль степей расстилается…» Подумаешь!

Меля презрительно фыркает по адресу Анны Дмитриевны – добрых чувств она к ней не питает. Но нам – Варе, Мане, Катюше, мне (Лида Карцева сегодня почему-то не пришла в институт) – сегодня стало грустно. Маленькая, страшно худая, словно высохшая, с лицом нездорового, желтого цвета, с горящими, как угли, черными глазами, Анна Дмитриевна совершенно преображалась, когда читала какие-нибудь из своих любимых стихов. К любимым относилось и это стихотворение «Русь», которое вспомнила сегодня Меля Норейко: «Под большим шатром голубых небес, – вижу, даль степей расстилается…» Меля вспоминает это с насмешкой, мы – с любовью к учительнице, открывшей перед нами поэтическую картину родной страны. Анна Дмитриевна любила – неразделимо любила – и родную страну, и родной язык, и родную литературу! Она и нам передавала это чувство.

Ничего подобного не ощутили мы на первом уроке у Лапши. Он и о литературе говорил так же тягуче-скучно, как поздравлял нас с переходом в старшие классы. Объясняя нам, что такое «периоды», Лапша привел литературные примеры. Скучный – из Карамзина:

«…Юноша неблагодарен: волнуемый темными желаниями, беспокойный от самого избытка сил своих, с небрежением ступает он на прекрасные цветы, которыми судьба и природа украшают стезю его в мире, – человек, испытанный опытом, в самых горестях своих любит со слезами благодарить небо за малейшую отраду!»

И поэтический – из Батюшкова:

«…Я видел страну, соседнюю с полюсом, близкую к Гиперборейскому морю, где природа бедна и угрюма, где солнце светит постоянно лишь в течение нескольких месяцев, – но где все же люди могут находить счастье!»

Оттого что Лапша читал это равнодушно, поэтический Батюшков прозвучал так же бесстрастно и безрадостно, как скучный Карамзин.

Впрочем, по одному уроку – да еще первому, да еще с поздравительной речью! – судить об учителе нельзя. Подождем, может быть, дальше будет интереснее.

Зато утешил нас другой новый учитель – француз, мсье Регамэ, Иван Людвигович Регамэ. Он вошел в класс решительно, как сказала потом Катюша Кандаурова: «победительно». Лицо его, красивое, умное, говорило: «Я вас еще не знаю – и вы тоже еще не знаете меня. Познакомимся – вы мне понравитесь, и я вам понравлюсь, – и все будет великолепно!»

Регамэ – француз и родился во Франции, в Париже, но с самой молодости живет в России, окончил Московский университет. По-русски он говорит не только без иностранного акцента, но даже так, как в нашем крае говорят лишь немногие: настоящим «московским говором». На уроке мы, по его заданию, читаем стихотворение «Смерть Жанны д’Арк» (автор – Казимир Делявинь) – о том, как Жанна, простая французская пастушка из деревни Домреми, спасла Францию, разбила напавших на нее англичан и погибла на костре. Когда-то в детстве я читала книжку о Жанне д’Арк, и читала с восторгом! Теперь Жанна предстала передо мной в прекрасном, звучном стихотворении Делявиня. Встреча эта была мне радостна, и отблеск радости осветил для меня и учителя Регамэ. Он заставил нас читать и переводить стихотворение – по скамьям, как сидим: каждая девочка читала по одному четверостишию. За один час своего первого урока Регамэ запомнил всех отвечавших ему учениц – и в лицо и по фамилии! Он смотрел на нас умными, немного насмешливыми глазами, смотрел дружелюбно и приветливо. Мы чувствовали себя свободно, не связанно, словно и не на уроке. Когда раздался звонок, возвещавший конец урока, Регамэ встал, сказал нам: «Мерси, медам!» – поклонился и ушел. Он понравился всему классу.

Зато третий из наших новых учителей-мужчин – сам директор нашего института, Николай Александрович Тупицын, не понравился у нас никому. С ним – мы почувствовали это сразу – мы наплачемся! Преподает он самые трудные для нас предметы: математику – алгебру и геометрию. До сих пор, в младших классах, математику преподавала учительница Аделаида Елевфериевна Правосудович и делала это так же хорошо, как Анна Дмитриевна Волкова преподавала русский язык. Аделаида Елевфериевна была очень требовательная, но и очень справедливая.

«Уж такая у меня фамилия – Правосудович! – говаривала она. – Если буду поступать неправосудно, придется мне менять фамилию на «Кривосудович»!»

Алгебру и геометрию мы при ней знали неплохо… Посмотрим, как пойдет учение у директора.

На первый свой урок – по алгебре – он сегодня опоздал почти на полчаса (а общая продолжительность урока – пятьдесят пять минут). Наша классная дама Агриппина Петровна Курнатович, тоже новая для нас, объяснила нам опоздание учителя так:

– Директор ведь! Забот у него, хлопот сколько… Пока дойдет до нашего класса, его по дороге десять человек перехватят.

Наконец директор явился. Очень тучный, очень грузный, он шел с перевальцем и не столько сел на стул, сколько, можно сказать, пролился на него. С минуту он переводил тяжелое дыхание – было видно, как трудно, с одышкой, достается ему такое физическое усилие, как передвижение по коридору!

Потом директор предложил нам несколько вопросов, не вызывая по списку, а просто тыча пальцем в направлении той или другой ученицы:

– Вот вы… черненькая… во втором ряду…

Или:

– Вы, с краю скамейки… в очках… скажите…